– Ваши извинения принимаются. А теперь расскажите, почему я был бы разочарован.

Знаете, по-моему, эти ваши слова полная чушь. Но все-таки почему вы так думаете?

– Сейчас не время говорить об этом.

– Наоборот, сейчас самое прекрасное время. Я управляю самолетом. И как бы я ни отреагировал, я обязан держать нервы в кулаке. Можете спокойно говорить все, что угодно.

Примерно полминуты Беллами боролась с неуверенностью, а затем сказала:

– Когда Сьюзен…

– О господи! Я так и думал, что мы опять вернемся к Сьюзен.

– У нас все возвращается к ней.

– Только потому, что вы все сводите к этому.

– Мы обсуждаем это по вашему настоянию. Мне продолжать или нет?

Дент кивнул.

– Обстоятельства смерти Сьюзен заставили многих людей задуматься. Они вызвали серьезные подозрения. Даже если никто не говорил этого вслух, все равно сомнения подразумевались. Были намеки в прессе. То же самое можно сказать и о круге близких друзей. В соболезнованиях иногда угадывались ехидные нотки – мол, что посеешь, то и пожнешь. Мы все это чувствовали: отец, Оливия, Стивен и я.

В какой-то момент во время суда над Аланом Стриклендом его адвокат заявил, что если бы Сьюзен не была такой распущенной, то осталась бы жива. Руп Кольер не согласился с этим утверждением и вступил в перепалку с защитником Алана. Судья высказал замечание в адрес защитника и потребовал удалить этот комментарий из протокола заседания. Более того, порекомендовал присяжным не принимать его во внимание.

До этого подобные высказывания считались инсинуациями, на которые мы, семья, публично не реагировали. Но после того как эти намеки и двусмысленности были облечены в слова, мы больше не могли делать вид, будто нас это не касается.

Такое отношение к Сьюзен со стороны адвоката задело нас за живое. У Оливии случилась истерика, и она несколько часов рыдала. Отец напился в тот вечер, и я ни разу в жизни не видела его таким пьяным. Стивен, не сказав никому ни слова, ушел в свою комнату и закрылся изнутри.

– А я… – Беллами замолчала и глубоко вздохнула. – Я тоже заперлась в своей комнате и после долгих раздумий пришла к выводу, что источником наших страданий стала необузданная сексуальность Сьюзен.

Она не заслужила такой смерти, но и мы не должны были страдать из-за ее распущенности. Значит, эти импульсы постыдны. Непристойны. Разрушительны. Вот к такому выводу я пришла.

Беллами криво улыбнулась:

– Я как раз превращалась из девочки в девушку. Ко мне вскоре тоже пришли загадочные и неконтролируемые желания вроде тех, что стоили Сьюзен жизни. Я подумала, что, если пойду на поводу у этих желаний, со мной случится то же самое, что и с ней. И я приняла решение: никогда не поддаваться им. Мне было страшно, что я стану такой, как моя сестра.

Денту в голову тотчас пришло множество самых разных ответов, но все они были грубыми и оскорбительными для Сьюзен. И он счел за лучшее промолчать.

– В старших классах, – продолжила между тем Беллами, – я была безумно влюблена в нескольких мальчиков. Я даже бегала к ним на свидания, но, в отличие от Сьюзен, сохраняла девственность. В колледже я спала с несколькими парнями, однако старалась внушить себе, что не нахожу в этом особого удовольствия. Неудивительно, что мои партнеры были не в восторге от меня. Став старше, я научилась притворяться, но мужчины, должно быть, чувствовали мою фальшь.

Беллами посмотрела на Дента, и он вновь мудро предпочел промолчать.

– Муж никогда не интересовался причинами моей сдержанности – и до, и после нашего брака. Я никогда не отталкивала его, но и никогда… э-э-э… не проявляла инициативы.

Возможно, он надеялся, что когда-нибудь сексуальность во мне все-таки проснется. Но этого не случилось. Наверное, он устал ждать. Когда же я потеряла ребенка, он окончательно разочаровался во мне.

Помолчав несколько секунд, Беллами заговорила снова:

– Теперь вы все знаете и, надеюсь, не станете особенно переживать из-за вчерашней ночи. Это никак не связано с вами или с вашим любовным опытом.

Дент подождал, вдруг она добавит что-то еще. Но Беллами молчала, и тогда он сказал:

– Поймите меня правильно. Когда вам было двенадцать лет, вы поставили перед собой глупую цель – подавить проснувшуюся в вас сексуальность. И что же, все последующие восемнадцать лет вы хранили верность этому решению?

– Нет, Дент, – печально ответила Беллами. – Все эти восемнадцать лет я пыталась его нарушить.

Глава 22

Рея попеременно охватывал то гнев, то жуткое волнение.

Старику из ангара удалось его одурачить.

Он посчитал Рея самым настоящим придурком, а самого себя, наверное, великим умником.

Конечно, Рей прекрасно знал обо всех своих недостатках. В старших классах ему частенько говорили, что читает он на уровне первоклассника. Но это его особенно не беспокоило, с этим он мог смириться. Однако обиднее было ощущать себя полным дебилом.

Разумеется, Денту с Беллами уже стало известно, как он прямиком угодил в аккуратно приготовленную для него ловушку. Рей представлял, как старик вытирает слезы с глаз и с хохотом хлопает себя по коленям, рассказывая им: «Он прибежал в ангар и всадил нож в кусок резины. Ну что за придурок!»

Как же они над ним посмеются! Вместо того чтобы бояться, они будут считать его неуклюжим шутом. Одна мысль о таком позоре заставляла его закипать от гнева. Но больше всего он, конечно, злился на самого себя. Алану стало бы стыдно за него. И поэтому необходимо было все исправить. Однозначно. От этой мысли Рей начинал нервничать, так как не представлял, что же нужно сделать.

Отъехав на некоторое расстояние от аэропорта, Рей сменил номера машины на номера того пикапа, который обнаружил у круглосуточного «Уолмарта». На голову нахлобучил соломенную ковбойскую шляпу, чтобы его почти лысая голова не бросалась в глаза.

Кожаный жилет он поменял на рубаху с длинными рукавами, которые скрыли татуировки со змеями. Старик, скорее всего, не заметил их, так как в ангаре было слишком темно, а вот Дент Картер, возможно, видел татуировки, когда Рей набросился на него возле круглосуточного ресторана. Благодаря им Рея можно было легко опознать.

А ведь ему очень не хотелось скрывать от окружающих свою татуировку. Подобно тем суеверным типам, что носили крестик на шее или амулет в виде кроличьей лапки, надеясь обрести защиту от несчастий, Рей был убежден, что татуировка наделяет его особой силой.

Он чувствовал себя умнее и крепче всякий раз, когда смотрел на нее или прикасался к ней.

Боясь оставаться дома из-за уверенности, что полиция может в любой момент нагрянуть туда, он целый день ездил взад-вперед на машине без всякой определенной цели, нигде надолго не останавливаясь. И, несмотря ни на что, чувствовал себя так, словно уже угодил в захлопнувшуюся мышеловку.

Но ведь он не мог допустить, чтобы его поймали, а Беллами Прайс осталась жива.

Поэтому любой его шаг сейчас имел принципиальное значение. Ему необходимо было на что-то решиться.

«Бери быка за рога», – сказал бы ему в подобной ситуации Алан.

И пока мудрые слова брата эхом проносились в его памяти, Рей свернул на очередном повороте с шоссе I-35 и на эстакаде повернул назад, после чего выехал на шоссе, ведущее на север.

Он понял, что ему нужно делать, и план его был вполне реальным.

Почувствовав себя увереннее, Рей закатал рукав и высунул голую левую руку в открытое окно машины, словно приглашая любого желающего помериться с ним силами.

Голл с первой же минуты почувствовал напряжение между Дентом и Беллами.

И не успела ее туфелька коснуться асфальта, как она попросила разрешения зайти в помещение и позвонить мачехе. Голл внимательно наблюдал за тем, как она вошла в ангар, затем повернулся к Денту, который спускался по трапу самолета:

– Как прошел полет?

– Отлично.

Голл похлопал по обшивке самолета:

– Эта детка умеет летать сама без чьей-либо помощи.